Никита Гриншпун: «Я просто хотел поработать с Мольером»

Режиссёр спектакля «Мнимый больной» в Калининградском областном драматическом театре Никита Гриншпун, - в интервью порталу «О культуре»: о претензиях и приближении к Мольеру, поисках свободы и войне с самим собой.

- Что главное в Мольере для вас как для режиссёра?
- Полная свобода. Где Мольер - и где мы. И эта дистанция позволяет самому для себя определять рамки. Режиссёр имеет право на всё, но несёт за это ответственность.

- Расскажите о своей постановочной группе?
- Саша Акинькин - мой друг, талантливый артист, он давно себя зарекомендовал как опытный театральный композитор. Я к нему обратился, и он любезно согласился написать музыку. С Оксаной Шимановской мы выпустили уже не один спектакль, она прекрасный художник.

- Какой зрительской реакции на спектакл вы ждёте?
- Я хочу реализовать то, что придумано. Если я буду смеяться и получу эмоции на репетиции, наверное, найдутся в зале люди, которые тоже их получат. Я ничего не фантазирую. Есть работа, надо попробовать добиться того, что ты придумал, что сочинилось вместе, чтобы это превратилось в какую-то театральную историю, с каким-то языком, с каким-то стилем, чтобы картинка запомнилась…

- Вы позволяете актёрам импровизировать?
- Я вообще считаю, что авторитарность бессмысленна. Она нужна, наверное, на этапе, когда работа вышла уже на некую прямую, когда больше нет возможности реализовать какие-то придумки: раньше надо было предлагать – теперь это уже болтовня, халтура, такая форма борьбы актёра с режиссёром. А на этапе сочинительства надо, конечно, быть союзниками, надо быть соучастниками процесса, обсуждать, спорить.

- Премьера – это своего рода один из этапов приближения к Мольеру. После премьеры, по идее, процесс приближения продолжается? Или это совершенно необязательно?
- Один хороший режиссёр говорил - и я с ним полностью согласен, - что любой спектакль начинает умирать с премьеры. Вот куда добрался - туда добрался, лучше не будет. Будет по-другому, может быть, не хуже, может быть, живее, может быть, не живее - это уже зависит от того, сколько сил вложено и какой уровень достигнут. У И.Бродского про это есть, не помню дословно: всё зависит от масштаба идеи. Если идея крупная, то будет и результат.

- Да, главное – это величие замысла. Мольер для вас сейчас – это некая претензия?
- Нет. Мольер и Мольер. Я никогда не ставил Мольера, но всегда хотел попробовать, и только сейчас начинаю понимать, как это надо делать. Одно дело, когда ты сам прочёл и понимаешь, что это повод, материал для чего-то. Но, чтобы найти новый язык, надо себя отпустить, а мы все зажаты в своих представлениях. Я не понимаю, когда спрашивают: «А это будет классическая постановка?.. А разве так можно?..» Но, с другой стороны, ты сам тоже находишься в этих рамках, и необходимо время, чтобы себя отпустить, чтобы не быть привязанным к тексту, к эпохе. Требуется, наверное, больше времени, может быть, опыта, может, ещё чего-то. Не знаю… Я просто хотел поработать с Мольером.

- Актеры вам помогают освободиться от рамок? Или они так же погружены в эту нарративность творческого мышления?
- Кстати, они позволяют мне какие-то вещи. Я им даже благодарен, что они идут навстречу, казалось бы, странным идеям. Пришло понимание, что мы имеем на это право, что нет никаких табу, запретов. Но полной свободой я пока похвастаться не могу.

- Есть мнение, что жизнеспособность спектакля зависит от присутствия режиссера…
- Это иллюзия, на мой взгляд.

- Надо ли вообще привязываться к спектаклю как к своему ребёнку, творению и т.д.?
- Сложный вопрос. Опыт показывает: я следил за спектаклем - и вроде бы он жил, я перестал следить, но он всё равно живёт. Не могу ответить на этот вопрос. Наверное, лучше следить. Но, по большому счёту, у режиссера нет такой возможности.

- А актерский ансамбль может сохранить спектакль?
- Если всё правильно сделано и они понимают, о чём идет речь. Что-то будет меняться, что-то - даже в лучшую сторону. Но останется главное - смысловые связки, межсценические связки, если они точно построены. Если рисунок достаточно изобретательный, то он и останется изобретательным рисунком, даже если там будут какие-то изменения. Это же живое дело. Всё зависит от того, насколько ты вложился на этапе репетиций, прогонов, выпуска, от того, как застроено, как задумано, лихо закручено или не лихо. А если на этапе репетиции ничего туда не было вложено, то, конечно, всё и рассыплется. Всё становится понятно сразу, смотришь и видишь: эта сцена придумана, а эта нет. И никого не обманешь.

- Вы сказали, что Мольер не был для вас претензией. Какой автор, материал может быть претензией?
- «Горе от ума» Грибоедова. Вроде бы простая история, другое дело - в стихах. И сколько до тебя было сделано - и как это сегодня должно быть? Каким языком? В какой стилистике? Жанр: комедия, не комедия. Вроде «13» - тоже комедия, а такие пропасти. Как это сделать, не знаю, но хотелось бы.

- Сломать шаблон очень сложно?
- Сломать, может, и не сложно. А вот найти что-то новое, сделать это современным, чтобы оно получало какой-то отклик, - сложно. Я смотрю запись товстоноговского спектакля (спектакль «Горе от ума» БДТ имени Горького, 1962 год, режиссёр Г.А. Товстоногов. – Прим. ред.) и понимаю, что там всё сошлось со временем. Сегодня «Горе от ума» - это что? Сегодня кто такой Чацкий? Кто сегодня Софья? Кто Молчалин? Кстати, мне он вообще симпатичнее, чем Чацкий…

- Где вы берёте идеи? Когда они рождаются?
- Что-то в процессе, что-то в разговорах, что-то при прочтении - нет алгоритма. Если бы его знать... Вот сейчас неделю делаем сцену, она не идёт - и всё. И так попробовали, и так. Я понимаю, что нужно просто не останавливаться: ещё вариант, ещё решение, третье, пятое, седьмое. Глядишь - а я в этом уверен, - и обязательно выстрелит. Где беру идеи? Нигде. Долбишь, как тараном, стену. Но бывает и по-другому: точно знаешь, что вот так - и никак иначе, и доволен. А иногда вроде бы знаешь - конфликт разобрали, решение есть, обстоятельства придумали, у артиста в связи с этими обстоятельствами рождается самочувствие и как будто всё в порядке… а вот замысел пресловутый - не то. Давай по-другому? Давай. Количество попыток – тоже один из инструментов.

- Если вы упираетесь в сцену, а она не идет, вы будете работать над ней, пока она не получится, или вы можете оставить, пойти дальше и потом вернуться?
- Можно оставить и пойти дальше, вечером попробовать другую. Просто иногда понимаешь: одна сцена вытекает из другой, поэтому лучше их делать в связке. А порой надо назад отойти, попробовать ещё раз. Это вообще пустые разговоры, я не знаю, как это происходит. Но знаю одно: если делать, то всё открывается.

- Я смотрела какую-то по ТВ программу про Ленфильм и там шла речь о режиссёрах особого, ленфильмовского типа, в том числе о Динаре Асановой, - о режиссёрах-тружениках, для которых не было удачных и неудачных работ, для них существовал только рабочий процесс. Для вас это, видимо, в какой-то степени тоже так?
- Я, конечно, не хотел, чтобы были неудачи. Все говорят, что это неизбежно. Да, наверное, но всегда хочешь удач, всегда хочешь побед. Вообще эта тема очень скользкая: что значит победа, что значит успех, что есть признание... это предмет отдельного исследования. Всё равно каждый зациклен на себе: это не пробовал, но, попробовав, для себя что-то получил, что-то узнал, сделал какой-то шажок, непонятно куда, но всё равно шаг вперёд… непонятно, но ты не повторился, не пошёл обычным путем. Постоянно ловишь себя на мысли: вот это решение я уже делал, и надо от него отказаться, чтобы найти другое. Это хитрая штука - война с самим собой. Понимаешь, что та сцена, которую делал, тебе жутко не нравится. А с другой стороны, скоро премьера, её можно и так оставить. Да убери ты к чёртовой матери, ищи новое - а страшно, нет времени. И ты сам с собой споришь и ругаешься…

- Времени хватает?
- Времени никогда не хватает. Никогда. Но не факт, что было бы больше - сделал бы лучше. Всё на премьере увидим.

Источник: Сайт "О-Культуре".